— Владимир Валентинович, недавно к столетию ВГИКа вы сняли фильм об этом институте. Это большой полнометражный проект?
— Фильм о ВГИКе считать большим проектом немного легкомысленно, это документальная лента об институте, посвященная столетию учебного заведения. Я его снимал вместе со своими студентами-режиссерами. А причина такая: 50 лет назад, к пятидесятилетию ВГИКа, руководство института поручило мне сделать фильм, я начал работать с большим энтузиазмом. Материал получился очень интересным. Но произошел странный конфликт с педагогом Тамарой Макаровой, которая углядела какую-то насмешку над своим мужем Сергеем Аполлинариевичем Герасимовым и над всем курсом в целом. Она остановила съемку.
А там на самом деле ничего такого не было, может, где-то просматривались шутливые моменты, но не более. Потом фильм начали перемонтировать разные мастера, и в итоге ничего не получилось, все испортили. Пленку решили смыть, фильм уничтожили. И вот теперь, спустя 50 лет, я решил взять реванш, активно принялся за эту работу. Но, конечно, тот материал был уникальным, мне бы он очень пригодился.
— А что вообще для вас значит ВГИК?
— Когда я приехал в Москву, вся соблазнительность жизни мне была понятна только через экран. Я очень увлекся кинематографом, не пропускал ни одной новой картины, и кино в моей жизни имело колоссальное значение. Знал практически всех российских актеров, очень любил Николая Рыбникова, Аллу Ларионову, Надежду Румянцеву, Наталью Фатееву. Актеры — это визитная карточка поколения, вся страна равнялась на них. И когда я пришел в институт подавать документы на актерский факультет, то даже не решался переступить порог ВГИКа, трусил. Сидел и смотрел с завистью и обожанием на тех, кто выпархивал из института. Но, к счастью, несмотря на мою неподготовленность, я прошел первый тур, и мне дали место в общежитии. Это оказалось роковым! (Смеется).
Потому что попал в такую атмосферу и напитался такой любовью к кино, что заразился этим на всю жизнь. В общежитии оказались и режиссеры, и операторы, и художники, я задохнулся от счастья и понял, что мне нужен именно этот мир, что он мой.
Многие абитуриенты, которые проваливались на экзаменах, возвращались в свой родной город и больше не пытались поступать, но для меня неделя проживания в общежитии ВГИКа оказалась решающей. Я сказал, что больше никуда поступать не буду, потому что у меня появилась четкая цель.
— И как отнеслись к вашему решению родители?
— С большим удивлением. Они не верили в мои силы, и, прежде чем поступить в институт, я поработал и на шахте, и на водолазном катере, и еще много где. Набрался жизненного опыта. Это же, кстати, я советую делать и своим ученикам, и своему внуку. Он в восемь лет уже начал снимать фильмы с сестрой в главной роли. А когда он окончил школу, то сказал, что хочет посвятить свою жизнь режиссуре.
Я, конечно, не против, но заметил, что немного рановато, нужно набраться жизненного опыта, узнать лучше людей, иначе со временем недостаток жизненных наблюдений неизбежно скажется. Но он очень увлекся школой-студией МХАТ, которую и мы окончили вместе с Верой Алентовой, и наша дочь, его мама Юлия Меньшова.
Я думаю, что школа-студия МХАТ дает серьезный опыт самопознания, самоанализа, настолько серьезный, что уже не нужен никакой психоаналитик. Если серьезно заниматься системой Станиславского, поневоле придешь к реально профессиональному самоанализу. Надеюсь, что у внука все получится и он продолжит династию.
— Чему вы учили своих студентов во ВГИКе?
— В большей степени учил отношению к жизни. Считаю, что если есть мощная личность с принципами, то это рано или поздно перерастет в большое серьезное кино. А если этого нет, то, к сожалению, одного голого мастерства недостаточно. Я рад, что ребята из моих мастерских это понимают, они «кремнии» с точки зрения принципов. Но сейчас пробиться в кино чрезвычайно трудно, надо уезжать из Москвы и строить карьеру в других городах. Питер и Москва в плане кадров перегружены.
— Как считаете, почему у нас перестали снимать качественные детские фильмы?
— Потому что мы перешли в другую общественную формацию, которая называется капитализм, поэтому сейчас главный критерий в кинопроизводстве — возвращение средств. Раньше в государственной программе была отдельная большая статья — детское кино. Государство заботилось о воспитании подрастающего поколения и ставило в план хорошие фильмы для детей. Даже некоторым выпускникам насильно поручали снимать такие фильмы. А потом молодые режиссеры так «подсаживались» на детское направление, что продолжали снимать уже сами в свое удовольствие.
А сейчас, если говорить о детском кино, то еще надо разобраться, каким оно должно быть. Современная молодежь совершенно другая, она «интернетовская». Мне, например, сложно понять, что им нужно, что им интересно. Это я на примере своих внуков наблюдаю: разговариваю с ними, а они параллельно ведут переписку с друзьями, отвечают на звонки, смотрят ролики и непонятно где находятся — здесь или в другом измерении. Мне кажется, что современное поколение трудно чем-то увлечь.
— Вы сказали о том, что учите ваших студентов отстаивать свои принципы. Когда вы отказались вручать премию в 2007 году фильму «Сволочи», это было тоже связано с каким-то принципом? Всю страну потряс ваш поступок, когда вы демонстративно бросили листок награждения на пол и покинули церемонию…
— Потому что я считаю себя принципиальным человеком и не участвую ни в каких церемониях, где надо отказаться от своих убеждений. Этот фильм я считаю подлым и позорящим мою страну, и ветераны, прошедшие войну, со мной согласятся. Не было никаких детей-камикадзе, это все вранье. И кстати, это было подтверждено документами. А по поводу принципов, всегда говорил ученикам:
«Стоит один раз предать себя, дальше это начнет сказываться на жизни, творчестве, карьере. Свою позицию надо отстаивать до конца»
— Еще вы отказываете в интервью, когда журналисты задают вам неправильные вопросы…
— Это не так. Я останавливаю интервью, когда начинают задавать глупые вопросы, или когда я вижу, что человек не подготовлен к беседе. Как минимум журналист должен посмотреть мои фильмы, чтобы понимать, о чем идет речь. Не люблю непрофессионализм…
— Тогда можно спросить вас по поводу картины «Москва слезам не верит». Вам вручили «Оскар» в номинации «За лучший фильм на иностранном языке», для вас это стало неожиданностью? И как считаете, изменился ли за последнее время конкурсный отбор и получил бы сейчас ваш фильм награду?
— О том, что мой фильм получил премию «Оскар», я узнал случайно от коллег. Его послали на церемонию, совершенно не веря в успех. Просто картина чрезвычайно понравилась политбюро и Леониду Брежневу, но никто в нее не верил. Все думали, что она обречена на провал, а «Москва слезам не верит» получила высшую награду. Это было в кинематографических кругах эффектом разорвавшейся бомбы!
Потом, конечно, пытались посылать еще что-то, исходя из вкусов комиссии, но все мимо. Кстати, некоторые угадывания случаются и сейчас. Вообще, мне кажется, что не нужно ни под кого подстраиваться, а надо искать самое лучшее у себя и посылать. Что же касается возможной оценки моей картины в современных реалиях, то об этом лучше спросить у жюри «Оскара».
— Фильм «Москва слезам не верит» — о сильной женщине или о слабой?
— О слабой женщине, которой нужна опора. Природа дала силу мужчине, а не женщине. Женщина не должна доминировать в семье, иначе это уже не семья…
— Говорили, что фильм «Любовь и голуби» тоже понравился партийному руководству, но это не помешало ему стать народным. Вы когда-нибудь пытались объяснить успех этого фильма? Почему его до сих пор обожают зрители?
— Мне сложно ответить, сам до сих пор задаюсь этим вопросом. Конечно, зрительский успех столь долгие годы весьма радует. Столько было всего снято разными режиссерами, столько было сыграно интересных ролей известными актерами — и где это сейчас? Нет ни фильмов, ни этих актеров. А в свое время имена гремели… Вот и получается, что зрительская любовь — это самое главное в нашей профессии. А откуда она берется и куда исчезает — не смогу ответить…
А что касается любви партийного руководства, видно, что вы не знаете историю его создания. Худсовет снял меня с должности режиссера фильма и вычеркнул из титров. Требовали вырезать большое количество сцен, в стране шла антиалкогольная кампания, а у меня чуть ли не в каждом кадре пьют… Я был не согласен с требованиями, ничего резать не соглашался. Меня устранили с должности, и ленту начали кромсать. Вырезали и перекраивали долго. Затем каким-то чудом лента попала на закрытый правительственный просмотр, после просмотра дали команду вернуть все как было на место, в том числе и режиссера. Но я в свое время много здоровья потерял на этой картине…
— Владимир Валентинович, вы считаете себя счастливым человеком?
— Если подумать, то назову себя счастливым человеком. Мечтал стать режиссером, свою мечту осуществил. У меня любящая жена, надежная семья, успешная дочь, внуки. Работы много, времени не на все хватает…
