Александр Шмидт. Фото Бориса Равича
Меня ведь не рубли на гонку завели —
Меня просили: «Миг не проворонь ты!
Узнай, а есть предел там, на краю земли,
И можно ли раздвинуть горизонты?»
(здесь и дальше приведены строки Владимира Высоцкого)
Юный израильский город Кфар-Йона — место пасторальное и уютное. Этакий милый островок вдали от суеты. За нарядными заборчиками и воротцами — цветники, белые ступеньки, отдельно от коллективов многоэтажек живущие семьи. На воротах надписи, которые гласят, что в домах и дворах живут еще и сторожевые собаки.
Агрессивности в этих собаках немного. Покой. Безмятежность. Кажется, что хозяева домов давно покинули шумные города, лежат себе на мягких диванах, пьют коктейли со льдом. Разумеется, это только мои фантазии — но скатные крыши и сочные краски создают определенный колорит и настрой. Вечер в Кфар-Йоне льется, как сиреневое и синее вино из бугенвиллий. Из окон тихим эхом какая-то музыка. Точнее, мягкое варево звуков, кутающих городок, как пушистый платок.
Рекомендуем рекламное агенство в Ростове-на Дону rostov.reklama-gravity.ru/reklamnoe-agentstvo/.
На дверях, которые передо мной распахнулись, веселая глиняная табличка: «Мишпахат Шмидт». «Семья Шмидт», значит. В доме по комнатам проходит с серьезным лицом абсолютно самостоятельная дама лет четырех. Наша беседа ее не заботит. Она, подставив стул, забирается в недра буфета. Ездит на своем собственном трехколесном транспорте, что-то сосредоточенно ест, поет в своей комнате песню на манер лирического романса.
Хозяин ставит чайник, предлагает присесть. Его зовут Альберт Шмидт. Это его дом, его младшая дочка, которая привыкает, привыкла к тому, что все в доме работают, чем-то заняты, дают ей свободу. Доверяют проявлять самостоятельность. Наверху в закрытой комнате шумит и возмущается хозяйский пес. Его заперли (я боюсь собак, что-то у меня с ними не складывается) — и понимания у него это явно не нашло.
Чай в чашках, лучи от люстры скользят по столовой клеенке. Мы говорим о жизни и песнях. О жизни в Израиле. О песнях Владимира Высоцкого, которые Альберт Шмидт поет и переводит много лет. Любит он творчество Высоцкого — и находит для него время. Откуда все пошло? С чего началось? В 1979 году, когда Альберту было девять лет, семья приехала жить в Израиль. Из Ленинграда. Моя собеседник уточняет:
-Здесь жил наш дедушка, еще с 1973 года. Когда меня спрашивают, что особенно запомнилось в первые израильские дни, отвечаю: меня поразили пальмы.
И он до сих пор помнит это ощущение встречи с удивительными деревьями: сказочными, невероятными, грандиозными. «Для меня Израиль начинался с пальм».
— Мы поехали к дедушке в Кармиэль. Там мои родители, инженеры, нашли работу. Все у нас было как у всех начинающих новую жизнь на новом месте. Учились, от чего-то отвыкали, к чему-то привыкали, учили язык. В положенное время я пошел в армию — и остался там на двадцать пять лет. В подразделении техобслуживания специализировался по воздушным авариям.
Мы летали под Богом, возле самого рая.
Он поднялся чуть выше и сел там,
ну, а я до земли дотянул.
Альберт рассказывает:
-Можно сказать, что Высоцкий вошел в мою жизнь с самого детства. Его песни звучали в доме. Он удивительным образом соединил то, что осталось «там», и то, что начало складываться здесь, в Израиле. Когда я думаю о своем детстве, в памяти всплывают именно песни Высоцкого как фон нашей жизни. Память о детстве во мне осталась, хотя я сегодняшний — целиком отсюда, из этой жизни, из этой страны. Мы с женой объездили очень много стран мира, но так вышло, что в России я больше ни разу и не был: ни в Москве, ни в Петербурге. Дома я по-русски ни с кем не говорю, ни жена, ни трое наших детей русского языка не знают.
Ронит, моя жена, происходит из семьи выходцев из Индии. Она великолепно готовит блюда индийской кухни. Песни Высоцкого она знает только по моим переводам на иврит. К моему увлечению относится с уважением и пониманием. Она по образованию биотехнолог, но всегда мечтала работать в школе, с детьми. Сейчас эта мечта осуществилась: она преподает в школе химию. Мне кажется, она счастлива.
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мёртвых воскрешал,
Потому что если не любил —
Значит и не жил, и не дышал!
— А вам не хотелось сохранить в семье русский язык? Передать его детям?
— Я и моя семья стремились вжиться, внедриться в израильскую почву. Мы не хотели оставаться в «русском гетто». Всегда можно найти причины, по которым человек чего-то не сделал. Всегда можно себе простить какие-то поступки. Но, в конечном счете, выбор за нами. Так получилось, что я из своего российского детства уехал, взяв с собой в новую жизнь только Высоцкого.
…Сколько кануло, сколько схлынуло!
Жизнь кидала меня — не докинула.
— Вы играете на музыкальных инструментах?
— Я всегда хотел петь. Но этого таланта мне Бог отпустил немного. Я занимался по классу трубы, и сейчас думаю, что надо бы к моей трубе сейчас вернуться, вспомнить. Сейчас я пою чаще, чем раньше. Тихонько пою в дороге, в машине, беззвучно пою в автобусе. Знаю, что я не единственный в большой армии людей, которые любят творчество Владимира Высоцкого и могут перевести его на иврит.
Без ложной скромности скажу, что во многих других переводах чувствуется недостаточное владение ивритом. У меня этого недостатка нет. Сегодня мною переведено четырнадцать песен. Это большая работа. Она продолжается, и я ее не прекращу, потому что образ мыслей, нерв, ритм и неуспокоенность этого человека неизменно вдохновляют меня.
— Как вы работаете? Сколько времени отнимает у вас перевод одной песни?
— Это происходит по-разному. Были песни, которыми я занимался и по году. «Балладу о любви» я переводил лет пять. Я добивался точности, вхождения в размер, в мелодию. Потом прочел другу, и услышал от него искреннее и горячее одобрение. Я уже два года в отставке. Высоцкий помогает мне сохранять ясность ума, оптимизм. Вместо трудных и огорчительных новостей я занят песнями; это моя терапия.
Я познакомился с замечательным человеком, его зовут Саша Гринталь. Он — мастер на все руки, у него своя студия звукозаписи, он делает аранжировки. Мне кажется, у нас неплохо получается работать вместе.
И я слушаю. Иврит делает песню незнакомой. Но энергия бьется, как костер в ночи. Идет потоком. Захватывает. Он ясный, то медноголосый, то нежный и теплый. Он живой, этот язык молитв, а теперь уже и язык Высоцкого…
— Вы слишком деятельный человек, чтобы жить на военной пенсии, на досуге наслаждаясь музыкой. Чем вы заняты теперь, кроме песен?
— Я работаю в фирме, которую сам и основал, она дает консультации по кризисным ситуациям.
— Например?
— Например, меня пригласили помочь разобраться в проблеме одного банка, который обнаружил, что куда-то исчезают крупные денежные потоки. Нужно было разобраться, куда они деваются, и как этих потерь избежать. И мне это удалось.
— И куда же они исчезали?
— Можно я не буду об этом рассказывать? У меня богатая практика; и, полагаю, если описать все, чему я был свидетелем, получится захватывающий триллер или детектив. Но мы этого делать не будем.
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если pуки сложа, наблюдал свысока,
А в боpьбу не вступил с подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был ни пpи чем, ни пpи чем.
— Чем же вам так дорога поэзия Высоцкого?
— Он поистине народный поэт. Его творчество охватывает все слои общества, все социальные статусы, все темы. Он умел доходчивым и острым языком говорить со всеми и обо всем в жизни. Такого всеохватного явления в израильском искусстве нет. У Высоцкого можно найти тексты про футбол, бокс и утреннюю гимнастику, про театр и войну, про самолеты, зоопарки, политиков… Он будто задался целью показать в своих песнях все общество, весь мир.
Для меня он — образец мужчины и гражданина. У него никогда не наблюдалось ничего похожего на нытье, на жалобу, и у такого подхода тоже нет аналогов. Ведь у нас как? Все жалуются на все и на всех! И во всякой критике громче всего звучит аккорд: «Лично мне недодали, я недоволен- и я не могу с этим смириться!» Мы вечно чего-то просим, клянчим. Для Высоцкого это невозможно, недопустимо. Нам есть чему у него поучиться.
— Вам не свойственно жаловаться?
— Надеюсь, что это мне не свойственно. Меня так воспитали: я не ждал ни от кого никаких чудес; привык всего добиваться самостоятельно. Проблем и бед было достаточно. Но я каждый день благодарю Бога за то, что у меня так много всего есть. У меня хорошая семья, любимые дети, интересная сфера деятельности. Каждый день утром я сажусь в машину и еду навстречу решению новых захватывающих вопросов.
— В чем вы видите основную проблему новых репатриантов в Израиле?
— Вижу очень серьезную опасность в том, что многие стремятся жить в своей замкнутой среде, думая, что так они сильнее. Они придерживаются той суммы знаний, которая уже есть, и не хотят открывать для себя ничего нового.
— …но их и не очень принимают в среду коренных граждан…
— И все же инерция есть. Люди выбирают мировоззрение, которое может оказаться трагически несостоятельным. Незнание нарушает психологический иммунитет человека в трудной ситуации.
Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе,
Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.
Я — еврей, израильтянин, который все-таки какими-то нитями связан с русской культурой, с русским языком. Я член организации «кадетов авиации», которая состоит в Международном авиаклубе. В одной из поездок нашей, израильской делегации в Германию я оказался по приглашению хозяев на экскурсии в Дахау, на месте концентрационного лагеря. Те, кто хоть раз был в этой страшной точке мира, никогда ее не забудут.
И мне предложили сказать при посещении несколько слов от имени нашей делегации. Это было очень трудно. Я помню свое волнение и смятение. Что я мог сказать? Как сформулировать? Как выразить чувства, которые я испытывал? Меня будто вырвали из привычной среды, закрытого пространства- предложили осознать себя в большом пространстве…
Я стоял перед слушателями, и груз ответственности давил на мои плечи. И я заговорил… Я говорил от имени всех, кто погиб в Дахау, и от имени тех, кто сегодня живет в Израиле. От имени своей страны. Видимо, моя речь была построена правильно.
После нее воцарилась мертвая тишина. Потом, позже ко мне подходили люди, благодарили. Мне дорога моя страна, и я горжусь тем, что я — ее частица. Мне кажется, что Высоцкий, с его взрывной силой, его отвагой, его гражданственностью, нашей стране тоже нужен. И поэтому я очень хочу донести до израильского слушателя силу и энергию этого поэта, его порыв, его волевое слово.
Город Кфар-Йона засыпает. Спят сиреневые кусты и флегматичные коты. Район нарядных домиков, в котором живет мой герой, готовится видеть сны. Еду домой, в Тель-Авив. Альберт Шмидт снова думает над переводами. Его Высоцкий обретает новую иностранную прописку.
Также по теме:
Высоцкого «меняют по рублю»
«Высоцкий по заказу писать не мог, если…»
Фото Бориса Равича
Мнение: Украина будет готова к вступлению в НАТО через 5 лет
