История танца как социального явления уходит к временам зари человечества. Некоторые исследователи говорят, что танец как некое выражение эмоций и желаний появился аж в эпоху палеолита. Как пишет в своей научной статье «Ритуальный танец и миф» доктор философских наук Л. П. Морина, «первобытный танец возник до музыки и существовал первоначально под ритм простейших ударных инструментов…»
«У древних народов военные ритуальные танцы проходили в мощных ритмизированных формах. Это приводило к слиянию участников танцевального действия и зрителей в едином ритмическом пульсе, что высвобождало колоссальное количество энергии, необходимое в военном деле», — отмечал ученый.
То есть, во-первых, танец — это явление архетипическое, если можно так выразиться, а во-вторых, у танца в изначальном смысле есть некая цель. В-третьих, если говорить о древности, у танца есть сакральное, метафизическое и символическое пространство. Проще говоря, танец — это в первую очередь ритуал, который идет по своим четким правилам, и через движения человек, либо люди, выражают те желания, потребности, а позже — эмоции, которые не в состоянии выразить вербально. Это делало традиционный танец еще и инструментом коммуникации.
Что касается истории России и истории танцев в политике, то здесь всё тоже уходит корнями в седую древность. Одно из первых официальных упоминаний о танце, при этом танце вполне политическом, относится на Руси к 907 году. Тогда Вещий Олег праздновал свою победу над греками в Киеве. И для него танцевали 16 человек.
Кстати, есть и легенда о танце «вприсядку». Насколько она соответствует исторической реальности, судить сложно, но здесь снова важен политический символизм. Петр Присядка, согласно этой легенде, был каменщиком, и после работы, которую проводил на корточках, каждый вечер характерным образом танцевал, чтобы размять ноги. Это увидел Владимир Мономах и пригласил танцевать Присядку для собственного увеселения.
Кстати, танцы как инструмент для физического развития, если обратиться к статье «Ритуальный танец и миф» — тоже явление глубоко традиционное. К примеру, о таких танцах, способствующих развитию атлетов, говорят источники древней Греции.
На Руси к танцам на государственном уровне относились достаточно серьезно. Первое официальное упоминание о профессиональном учителе танцев, Иване Ладыгине, датируется 1629 годом. Более того, в эти годы царем Михаилом Фёдоровичем Романовым была организована «Потешная палата». Государственная структура, которая ведала развлечениями и, в том числе, танцевальными выступлениями.
Но тут важно понимать, что в России правящие элиты не столько танцевали сами, сколько танцевали для них. С другой стороны, постепенно в Европе танцевальные практики стали разделяться на придворные и народные. Это важно держать в уме, чтобы понимать дальнейшую логику развития танца как политического инструмента.
В Европе местом рождения «ученого», или придворного, танца стал двор Людовика XIV, «Короля-Солнце», и это случилось несколько позже, чем на Руси, где Ладыгин профессионально учил танцам за 10 лет до рождения этого французского монарха. Это был танец по строгим правилам, но при этом служил он при дворе все тому же: неформальной, если так можно выразиться по отношению к этому нагромождению церемонных жестов, и невербальной коммуникации. Коммуникации, выходящей за рамки слов. Параллельно же развивалась традиция «мещанских европейских танцев», самым популярным из которых был контрданс.
И вот эту европейскую традицию танцевать при дворе привез в Россию Петр I. И не сказать, чтобы российская аристократия была поначалу от такого новшества в восторге. Стоит повториться, на Руси танцевали для аристократии. Сама она состояла из серьёзных людей, которые не танцуют.
Вот как описывал петровские балы и танцевальные ассамблеи голштинский дворянин Фридрих Бергхольц: «Их было 8 или 9 пар, а именно: император с императрицею, великий адмирал, новобрачный, вице-канцлер, князь Валашский, ген. князь Голицын и другой князь Голицын, брат его… Все они должны были танцевать с молодыми дамами. …Император, будучи очень весел, делал, одну за другою, каприоли обеими ногами. Так как старики сначала путались, и танец поэтому всякий раз должно было начинать снова, то государь сказал наконец, что выучит их весьма скоро, и затем, протанцевав им его, объявил, что, если кто теперь собьется, тот выпьет большой штрафной стакан. Тогда дело пошло отлично на лад; но лишь только танец кончился и бедные старики, запыхавшиеся и едва стоявшие на ногах от усталости, сели отдыхать, как император снова начал танцевать Польский, в котором они, не успев даже порядочно усесться, опять должны были участвовать, чем наконец утомил их до того, что они, наверное, не оправились и на другой день».
Однако и эта традиция прижилась, и для Петра Первого, осознавал он это или нет, она была политически важна. Как мы помним, исследователи ритуалистики танца говорят еще и о том, что танец объединяет на инстинктивном, эмоциональном уровне. Пётр же хотел интеграции России в Европу. И такие совместные танцы были очевидным психологическим подспорьем в этом политическом деле. Более того, Петр привез в Россию не только «ученый танец», но и более импровизационные, а значит и более эмоциональные контрдансы, которые сам с удовольствием танцевал.
Но в итоге, когда Россия переняла европейскую хореографию, русский народный танец ушел в тень. И «возрождать» его, как и русскую народную культуру, а точнее, строить нечто новое на основе обрывков этой самой культуры, российская аристократия стала только в XIX веке. Это отдельная тема, с бальными нарядами, стилизованными под «исконно русские костюмы», это мотивы «Во поле берёзка стояла» у Петра Ильича Чайковского, это, в общем-то, и Глинка с его «Славься-славься, русский царь», и народные хореографические элементы в русском балете. Стоит отметить, что притом и здесь Россия не вышла из общеевропейского тренда: возрождением и подъемом народной и национальной культуры в XIX веке занимались по всей Европе, и в первую очердь именно дворяне. Только если в Британии Байрон ходил в шотландском пледе, то у нас — княгини надевали кокошники. Но эта мода, пожалуй, несколько не про политику, хотя и про правящий класс.
А потом наступили XX век, революция и советская власть. Но самое интересное, что и эта власть очень быстро поняла всю значимость народной самодеятельности и народного танца. Хотя народным его можно было назвать уже с изрядной долей условности.
Относительно недавно в свет вышла книга историка и исследователя танца Игоря Нарского «Как партия народ танцевать учила…». Несмотря на до некоторой степени фривольное название — это прекрасное исследование о том, как народный танец стал орудием идеологии в СССР, и о последующем удивительном феномене «приватизации народной самодеятельности» советскими людьми. В интервью по поводу выхода книги Нарский, говоря о системе советской народной самодеятельности, отметил, что «в основе этого поворота, начиная с 1930-х годов, причем не только в Советском Союзе, лежала старая идея эпохи Просвещения о том, что существует некая подлинная, неиспорченная культура. Её нужно искать в деревне, за пределами городов. Это не оригинальная идея сталинизма или советского большевизма: это суть просвещенческого проекта, связанная с поиском подлинного и подлинной культуры. Но, поскольку деревня также затронута тлетворными влияниями цивилизации, то, следовательно, задача профессионалов заключается в том, чтобы научить народ подлинной народной культуре. Фактически, мы имеем дело с изобретением народности. Это изобретение народных традиций.
В этом была основная задача, которая адресовалась населению. Вовне, конечно, задача была другой. Самодеятельность, особенно такая зрелищная, как танцы, театр, музыка, пение, должна была демонстрировать успехи социализма». Ну и, естественно, патриотизм, о чем Игорь Нарский говорит далее. И вот что характерно, именно советский системный подход к «народной культуре», и к танцам в том числе, а также дальнейшие массовые гастроли таких коллективов в тридцатых годах XX века, а то и ранее, стимулировали аналогичные процессы «восстановления фолка» в Европе.
И, собственно, когда мы видим разного рода фолк-представления, а особенно танцы в ходе официальных политических мероприятий на международном уровне, мы должны понимать, что это вполне себе состоявшийся политический инструмент. Не только влияния, но и демонстрации определенных смысловых конструкций.
Во-первых, как правило, это проявление радушия. «Мы тут для вас спляшем и установим невербальную эмоциональную связь». Во-вторых, продемонстрируем суверенитет нашей культуры. Она у нас вот такая красивая, независимая и с длительной историей. Относитесь и к ней, и к нашей стране, которая эту культуру бережет, как к серьезному субъекту политики. С определенными, суверенными политическими традициями.
И, согласитесь, если бы подобные тезисы звучали официально и с трибун, это вызвало бы некоторое недоумение у прибывшей стороны. А в случае танца вся эта символическая нагрузка передается без слов, но со всей возможной прямолинейностью. Можно считать этот механизм архаичным, но именно тем он и ценен. Как правило, именно такая архаика лучше всего работает с подсознанием человека. А политики — в целом тоже люди.
Читайте также:
Глава австрийского МИД рассказала правду о приглашении Путина на свадьбу
Мэй опозорилась во время танца с африканцами
Российский биолог стал победителем конкурса Science, «станцевав свою диссертацию»
Россия прекращает тайно «кормить» Белоруссию
