— Какие социальные и политические процессы происходят на Северном Кавказе? Как обычные люди непосредственно участвуют во всем этом?
— Мы установили, что межнациональные и межрелигиозные связи, в том числе с другими странами и проживающими там диаспорами, всегда как-то чувствовались этими народами. И вдруг эти связи стали очевидными. Стало возможно участвовать, восстанавливать этот культурный контекст, сделать это личным процессом — живым и актуальным. Просто теперь есть возможности выехать и участвовать в жизни своей диаспоры за пределами России. Но ведь всегда был и обратный процесс, было и обратное влияние.
— А что хотят те люди, которые запускают этот обратный процесс? С какой целью?
— Я думаю, что они скажут: мы хотим просто воссоединиться в духе. Но… именно так начинается и происходит рост самосознания народов и их субъектности политической. Мы все — не одиноки, у нас у всех есть большая Родина и длинная история. А они говорят: у нас есть еще история и за пределами России, мы — часть глобальных процессов.
— Это — позитивно или негативно для России в целом? Или это — неизбежно? Как центр реагирует на эти настроения?
22 Фото
Абхазия — страна души
— Это — данность. Позитивной или негативной эту историю может сделать именно только реакция российской власти на этот естественный процесс. Например, Южная Осетия и Северная Осетия оказались разделенными, оказались в разных государствах.
Никто не подвергает сомнению тот момент, что Южная и Северная Осетия представляют собой субъекты, в которых население является осетинским, персоязычным прежде всего, и на этой культурной основе строит свою субъектность.
Следовательно, желание одних влиять на других — это естественный процесс. Он — не хороший, он не плохой, а просто неизбежный в условиях либерализации всей нашей жизни, в том числе политической.
Как к этому может относиться российская власть? Она уже поддержала борьбу за независимость южных осетин и признала независимость этой республики. Также Сирия и еще несколько государств признают Южную Осетию субъектом международной жизни и права.
— От этого Южной Осетии легче? Как они живут? Народ доволен? Они получили все, что хотели, или им что-то еще надо?
— Совсем легко никогда никому не будет, и довольными никогда все не будут, потому что этот процесс бесконечен. Это — процесс бесконечной борьбы за повышение своей статусности у народов.
Сначала народ хочет своей собственной управленческой системы, потом его самосознание растет, и он хочет своей автономии. Потом он хочет частичной независимости, а потом — полной…
Вы не хуже меня знаете это на примере курдского народа. Право народов на самоопределение давно прописано, мы это приветствуем. Но дело не в том, чего хотят субъекты этого процесса, а в том, как они умеют договариваться и с кем солидаризируются в этом.
Для России вопрос заключается в том, чтобы сегодня и завтра на Северном Кавказе не утратить свое значение как государство, которое способно солидаризироваться с правильными силами в правильный момент. На примере той же Осетии это ясно видно, хотя мы можем на примере курдов и любых других народов рассмотреть этот вопрос. Смотрите: было признание Осетии, никто с этим не спорит. Помогли, но этот импульс повис в воздухе.
— А дальше что?
— Это я сейчас рассматриваю процесс с точки зрения российской власти. Какие ощущения породило это, допустим, у осетин, у любого осетина, хоть он в Лос-Анджелесе живет, пусть хоть в Цхинвали или в Москве. Что это породило? С одной стороны — воодушевление, что большое государство поддерживает рост его субъектности и право на создание собственного государства, и это приятное чувство.
Но с другой стороны, со временем, когда это импульс угасает, появляются сомнения. Я не утверждаю, что они появились в Южной Осетии. Хотя, может быть, там, так же как в ЛНР, ДНР. Там — такая же история. Когда этот импульс, эта поддержка зависают, люди начинают чувствовать, что они передали часть своего, в том числе эмоциональной своей субъектности под эгиду российской власти, заплатили за это определенную цену.
Политическая лояльность — очень большая цена на самом деле, но при этом не имеют никаких здоровых экономических перспектив. Да и что дальше? Непонятно. Это меняет настроение и может способствовать перестраиванию коммуникативных связей. Допустим, Россия потом будет говорить: мы помогли этому народу, они нас предали.
Так сейчас в России многие думают, например, про болгар. А в Болгарии говорят, что Болгария — часть Евросоюза, ведет политику, связанную с Евросоюзом, и с трудом сопротивляется антироссийскому давлению, которое оказывает на нее Евросоюз.
Я говорю: «Так это же — предательство». А они отвечают: «Нет, вы же сами ушли, вы сами и оставили нас, и мы теперь строим отношения с другими — западными странами, Турцией… Только благодаря этому у нас появляются какие-то фирмы, функционирует экономика, появляются гостиницы, клиники… Почему русские туда не пришли?»
Беседовал Икбаль Дюрре
Подготовил Юрий Кондратьев
Читайте также:
Какие нити связывают сегодня Северный Кавказ и Ближний Восток?
Какой должна быть политика России при угрозе войны
