Читайте также: Чаепития в Академии: Истина прекрасна и в лохмотьях!
Встречу академик Витязь назначил в Академии наук.
Это место в Минске для меня святое. Каждый раз, когда приезжаю в город, стараюсь здесь побывать — подчас просто посидеть в кафе напротив здания Академии. Такое ощущение возникает, будто я погружаюсь в прошлое, в детство, когда мы стояли на порожках этого здания, а мимо шли партизаны. Не очень стройными колоннами, но торжественно, лихо, гордясь собой. Отец, боевой летчик, отдавал им честь, а я стоял рядом, будто у меня позади и воздушные бои и партизанские засады. Никогда более я не испытывал столь близкую причастность к Войне, которую мы все пережили.
Ощущение странное, неповторимое, а потому всегда волнительное у этого уникального здания. Тогда оно было разрушено, стояли только колонны да обгоревшие стены главного корпуса. Нынче же оно воздушное, устремленное ввысь, незабываемое, если бы хотя бы раз его увидишь.
Внутри тихо, спокойно, умиротворенно. Справа макет первого спутника Земли, созданного в Белоруссии, слева — модель дрона, не уступающего по красоте линий своему космическому коллеге. Оба экспоната — своеобразные символы достижений науки Белоруссии и России, так как созданы усилиями ученых обеих стран.
С Петром Александровичем знакомы давно. Встречались на конференциях в Москве и Минске, на разных юбилеях, на совместных заседаниях президиумов Академий, других мероприятиях, которые проходили в рамках Союзного государства. Однако откровенного разговора о жизни не случилось. Нынешний — первый.
Я сразу же спросил:
— Каковы истоки фамилии, столь непривычной для Белоруссии?
— Разве?- удивился он. — Напротив, привычная. Ведь слово «Витязь» и на русском и на белорусском языках означает одно и то же — «богатырь».
— Приходится соответствовать?
— А как же иначе?!
Шутливое начало беседы всегда подразумевает искренность и откровенность. Так и случилось на этот раз.
— Откуда вы родом?
— Мой дед жил на хуторе. Это было еще в царской России. Он был торговец, гонял скот в Санкт-Петербург и Москву. Накопил немного денег, и во время Столыпинской реформы купил землю в нынешней Брестской области. У него было шесть сыновей и одна дочка. Я родился на том хуторе. Было 10гектаров земли. Мы сеяли, пахали, в общем, вели натуральное хозяйство. В школу я ходил в Березовскую — это 5 километров по шоссе Брест — Минск — Москва. Наш хутор всего 300 метров от шоссе был. Ну, а дальше все обычно — кончил институт, работал на заводе «Ударник». А там была лаборатория порошковой металлургии. Увлекся новой областью, она стремительно развивалась. Начали создавать новые материалы. Наша отраслевая лаборатория на «Ударнике» стала известной. В 1966-м году попал в Швецию на стажировку на 10 месяцев. Там поднял свой уровень знаний. Вернулся в Минск, начали интенсивно работать с Сибирским отделением Академии наук СССР. Академик Лаврентьев тогда начал использовать энергию взрыва для получения новых материалов и на производстве. Я стал мастером-взрывником. Взрывал все, что возможно…
— Звучит слегка воинственно…
— Мы использовали энергию взрыва для прессования порошков, сварки взрывом. М. А. Лаврентьев использовал энергию взрыва для горных пород, а мы для получения новых материалов. Вместе с учеными Сибири мы синтезировали материалы, изучали воздействие высоких энергий и скоростей на материалы. И второе направление — это порошковые материалы и технологии.
— Целая отрасль науки и техники выросла из небольшой заводской лаборатории?
— Да, это так. Появился институт, а потом на его базе концерн. В институте мы готовили кадры для всего Союза, проводили международные конференции, а также создавали специальные материалы. Причем не только порошки, но и пористые и другие материалы. И все это благодаря взрывным технологиям. Контакты у нас были с Институтом материаловедения в Киеве, но в основном все-таки с Сибирским отделением — оно было ближе нам по духу.
— И в чем именно это выражалось?
— Реализацией научной идеи, доведением ее до производства. Там, в отличие от всей Академии наук, любую идею доводили, как правило, до производства. Ну, если взять, к примеру, академика Пармона (кстати, он наш земляк), то у него и производство есть. Или даже Институт ядерных исследований. Они же не только научные исследования ведут, но и установки делают, успешно их продают… И я уделял очень много внимания их опыту, тем более, что как первый заместитель председателя нашей Академии, отвечал за работу с Сибирским отделением РАН. Так что с сибиряками мы работаем очень плодотворно.
— Вы встречались с Лаврентьевым?
— Я был учеником академика Романа, был рядом, когда он беседовал с Лаврентьевым. Мой руководитель академик Роман, когда я пришел на работу в лабораторию, приехал из США, где он был на стажировке. Он тогда сказал нам, что все должны учить иностранный язык, чтобы ездить на стажировку, повышать квалификацию. Именно он начал создавать нашу школу специалистов по порошковой металлургии.
— А почему именно здесь?
— Во-первых, у нас был лидер — Олег Владиславович Роман. Он родился во Владивостоке, приехал после войны сюда, возглавил кафедру металлургии. Сначала это была технология металлов, а потом выбрали направление порошковой металлургии. Он поехал в США, посмотрел, как там развивается эта отрасль. Здесь до этого была создана отраслевая лаборатория порошковой металлургии. Ну, и поскольку порошковая металлургия — это изготовление деталей, которые другим способом сделать нельзя, то она начала развиваться. В то время расширяются тракторный завод, МАЗ, БелАЗ, нужны были фрикционные материалы, а получать их можно с помощью порошковой металлургии.
— И вы стали пионерами в этой области?
— Одно из направлений фрикционные материалы. Оно до сих пор у нас очень сильно развито и развивается. Второе направление — различные пористые материалы. Третье направление — это использование энергии взрыва для получения композиционных материалов.
— Значит, Академии есть чем гордиться?
— Я активно занимаюсь двумя направлениями. Прежде всего, это создание материалов и технологий для машиностроения. Можно десятки примеров привести в этой области. Продукцию мы представляем в разных странах мира, но в первую очередь делаем это для России. И второе направление — это создание уникальной техники.
Мне повезло встретиться с нашим тоже легендарным машиностроителем Высоцким Михаилом Степановичем. Это генеральный конструктор МАЗа, потом объединения. Одно время он был вице-премьером и вице-президентом в Национальной академии наук. Мы объединились, и нам удалось создать полигон для испытания машин. Разработали совместно ряд технологий, создали центр по виртуальному проектированию машин и виртуальных расчетов, установили связь со всеми конструкторскими бюро. У нас был совет конструкторов по машиностроению, где все вопросы обсуждались. Мы активно участвовали в развитии машиностроения в республике Беларусь.
— А теперь раскройте мне тайну?
— Какую именно?
— Я видел на Кольском полуострове, а потом и в Сибири машины, созданные в Белоруссии. Оказывается, они работали лучше, чем японские и американские, которые в сильные морозы выходили из строя. Как вам удалось превзойти их?
— Я вам скажу: это опять-таки люди и технологии. Было в свое время принято решение построить в Белоруссии завод тяжелого машиностроения. Был уже у нас МАЗ, тракторный завод, то есть кадры инженерные были. На БелАЗ создали очень хорошее конструкторское бюро. Внимательно взялись за техническое состояние. И поскольку в Советском Союзе не было других заводов, то определили, какие машины нужны. Ресурс работы порядка 300 тысяч километров. Легендарный директор завода П. Л. Мариев поставил задачу: довести ресурс до миллиона километров. Вот и мы создали «Совет по БелАЗу». Его возглавили Мариев и я. И сейчас я сопредседатель этого совета и центра. Мы систематически встречаемся, обсуждаем проблемы. Генеральный директор ежегодно проводит конференции, на которые приглашаются специалисты и потребители. Выясняется: что плохо, что не работает, что можно улучшить, что нужно сделать, чтобы снизить себестоимость и так далее. Постепенно пошел рост грузоподъемности, за счет новых материалов и технологий увеличился ресурс. Сейчас машины ходят уже более миллиона километров, создан МАЗ-гигант на 450 тонн. В нем ряд технических и технологических решений, которые в мире никто не использовал. В общем, нам удалось создать команду, организовать и взаимодействие науки и производства. И второе, что очень важно, я считаю, это своевременное техническое переоснащение. Когда П. Л. Мариев был генеральным директором, он сумел переоснастить завод за счет кооперации с зарубежными фирмами, поставки им продукции.
— Павел Лукьянович однажды сказал, что Академия наук Белоруссии по сути является главным цехом его завода.
— Так и есть. Мариев сейчас возглавляет Центр машиностроения…
— Единение науки и производства характерно для вашей Академии наук?
— В большинстве случаев, да. И там, где это осуществлено, работа идет плодотворно. У нас не получилось с химической промышленностью. В свое время было закуплено очень много зарубежных предприятий химической промышленности, а вся инженерная и научная школа была в России.
— В свое время в Белоруссии было принято, по-моему, 12 государственных научно-технических программ. Как они реализуются?
— Стараемся доводить их до конца, хотя, конечно, есть проколы. Но в целом они выполняются.
— Я интересуюсь потому, что в России не выполнили пока ни единой! А что с совместными программами?
— Каждый год мы принимаем 4-6 российско-белорусских программ. Сейчас выполняем 6 программ, где мы заказчики. Нам делегированы права заказчика в республике Беларусь. К сожалению, у РАН таких прав нет. Я как раз отвечаю за сотрудничество с Россией в нашей Академии наук. Те программы, которые мы выполнили, не могут не впечатлять. Возьмем космос. С Роскосмосом у нас подписано правительственное соглашение. Мы выполняли ряд программ, это дало нам основу поднять уровень наших знаний в области космонавтики. Мы сделали вместе с россиянами спутник дистанционного зондирования Земли. Но первый, к сожалению, не взлетел. А вот второй до сих пор летает. Вот 22 июля этого года исполнилось 5 лет, как он на орбите, успешно эксплуатируется. Сейчас мы готовим новый спутник дистанционного зондирования более высокого разрешения.
— Космос поднимает уровень науки?
— Естественно. Я так скажу: лазерная техника, атомная энергетика, космос, конечно, наноматериалы и биотехнологии — это современный уровень науки и технологии, где необходимо высочайшее знание. В этих областях создаются материалы и техника, которые затем используются во всех отраслях. Вот, к примеру, космической технике нужны высокопрочные и легкие материалы. Значит, идет развитие материаловедения. Для космических аппаратов нужна специальная электроника, специальная оптика, своя система управления, программное обеспечение и так далее. Созданное для космоса сразу идет в другие сферы. Поэтому тем направлениям, которые интегрируют развитие нано-отраслей, приборостроение, материаловедение, технологии, новую технику, надо уделять особое внимание.
— В Белоруссии проведен уникальный эксперимент. Я имею в виду трансгенных коз. Знаю, что вы активно поддерживали эту работу. Почему?
— Да, я доволен тем, что стоят у истоков трансгенных животных… Теперь мы знаем, что такое трансген. Мы впервые в мире получили трансгенных коз, и теперь работаем над созданием новых лекарственных препаратов. У нас есть стадо таких животных.
— И сколько их сейчас?
— Около 300. И вместе с российскими коллегами мы решили проблему извлечения лактоферрина. Мы его начали получать в лабораторных условиях, а дальше будем ставить промышленное производство, чтобы создавать различные продукты питания и лекарства. К сожалению, в России принято не совсем адекватное решение, потому что там заморозили работы, ссылаясь на закон о трансгенах и ГМО. Я считаю, что нельзя вмешиваться в развитие науки. В свое время были гонения на генетику и кибернетику, и это привело к печальным последствиям.
— До сих пор расплачиваемся за те ошибки!
— Мировая наука идет по этому направлению. Да, нужно исследовать, надо изучать влияние новых лекарств, нужно защищаться от вредных последствий, если они есть. Но все это не имеет отношения к лактоферрину, который повышает иммунитета человека, защищает от различных болезней и который так нужен малым детям.
— А какие программы совместные вы отметили бы?
— У нас неплохо шло сотрудничество по системе машин для сельского хозяйства, но, к сожалению, все застопорилось. Была у нас программа «Картофель топинамбур». Мы свою часть выполнили. Очень хорошие результаты получили, но, к сожалению, из-за неправильных подходов в Министерстве сельского хозяйства России эта программа не получила должной поддержки, отсутствовал контроль за исполнителями. В итоге наши коллеги в России свою часть не выполнили, и программу остановили. Но, тем не менее, по сельскому хозяйству некоторые совместные работы идут успешно.
— Например?
— Это, прежде всего, семеноводство, селекция. Работы идут на прямых связях между нашими учеными и производственниками.
— Почему в Белоруссии ученым комфортно работать? И даже уезжая отсюда, они стараются вернуться?
— У белорусов специфический характер спокойствия, уравновешенности и работоспособности. Мы выросли на земле — большинство из сельской местности. Мы все прошли путь трудового воспитания. Знаем, что такое труд, и он нас воспитывал. К примеру, прежде чем пойти в школу, я должен был накормить птицу, свинку, напоить корову и так далее. Каждый из нас — а семья была большая: пять братьев и две сестры! — знал свои обязанности и неукоснительно их выполнял. Естественно, человек, который имеет трудовое воспитание, не боится работы. Он ищет, как лучше ее сделать. Поэтому в характере у белорусов спокойствие и трудолюбие. Ну и кроме того во время войны людям приходилось искать, как жить и побеждать в этих условиях.
— Думаю, надо обязательно сказать, что в Белоруссии делаются стартовые комплексы для самых мощных ядерных ракет России. Это ведь уже не секрет?
— Все знают, что у нас есть предприятия, которые это делают многоколесные машины…
— Я видел несколько пусков ракет. Поразило, что после них стартовый комплекс вновь готов к работе. Он выдерживает и гигантские нагрузки, и огромные температуры. Как вам это удалось?
— Опять-таки материалы, технология, расчеты. Инженеры умеют не только делать, но рассчитать, что и как нужно сделать. Такой цех был на МАЗе. Потом выделили его в отдельное предприятие, которое сегодня специализируется на таких пусковых установках.
— Поэтому когда мы с вами говорим об обороне страны (а для меня Беларусь и Россия — одна страна), то мы должны помнить, что ракеты делаются в России, а стартовые комплексы в Беларуси…
— Я хотел затронуть этот вопрос. У нас очень хорошие взаимоотношения с Россией. Но, к сожалению, стратегически не всегда правильные. Ведь у нас 40 процентов комплектующих из России. Естественно, нам нужно было сразу определиться, что делает Россия, а что Беларусь, и вместе занимать третьи рынки. А мы конкурируем между собой. Это стратегически неправильно, хотя есть решение Президентов выработать общую промышленную политику. Однако решить вопросы никак не можем. А причина в том, что сегодня, к сожалению, влияние государства в России на предприятия в недостаточной степени возможно из-за частного сектора. В принципе мы должны объединиться. Нам надо вместе выходить на третьи рынки, а мы конкурируем друг с другом. От этого порока надо избавляться. И чем быстрее, тем лучше.
…Телефонный звонок прервал нашу беседу. Петра Александровича попросили приехать в Министерство финансов, мол, появилась возможность добавить немного средств на науку. Упускать такую возможность, конечно же, было нельзя. На прощание академик Витязь порекомендовал побывать в некоторых институтах, где ведется плодотворное сотрудничество с учеными России в рамках программ Союзного государства.
— Пройдитесь по непроторенным журналистами тропам, — с улыбкой посоветовал он.
Мы простились в холле здания Академии наук. Здесь по стенам развешаны фотографии членов Академии. Среди них много тех, с кем мне довелось встречаться.
Один из первых материалов в моей жизни был опубликован в «Комсомольской правде». Это был репортаж из Института тепло- и массообмена. Я рассказывал о плазмотроне, уникальной установке, впервые созданной здесь. А демонстрировал ее академик А. В. Лыков. Теперь Институт носит его имя.
Горжусь, что встречался с Василием Феофиловичем Купревичем. Матрос, который штурмовал Зимний дворец в дни Октябрьской революции, потом сельский учитель, а, в конце концов, президент Национальной Академии наук Белоруссии — таков был путь этого прекрасного человека. Именно ему принадлежит гипотеза о «спорах жизни», наполняющих Вселенную. Когда-то она казалось чистой фантастикой, а теперь приобретает реальные черты и именитых сторонников.
Вижу портрет Н. А. Борисевича, физика, Героя Труда, президента НАН Белоруссии. Однажды ехали с ним вместе из Москвы в Минск, и он полночи рассказывал о своей жизни. О том, как совсем еще мальчишкой стал партизаном, как пускал под откос поезда с фашистами…
Академик Евгений Федорович Конопля. Принял груз последствий Чернобыльской беда на себя. Уехал из благополучного Минска в Гомель, создал там Мировой центр по радиобиологии. Да, он называется иначе, но суть такова — бывал там, видел, как ученые и медики Белоруссии ведут битву с радиацией.
Много знакомых и дорогих лиц вижу в фойе Академии. Счастлив, что сотрудничал и встречался с ними. Прекрасно, что заложенные ими традиции развития науки не только бережно сохраняются, но и приумножаются. Такими людьми, как Петр Александрович Витязь.
Читайте все материалы из серии «Чаепития в Академии»
