А еще он главный в симфоническом оркестре Раананы, главный в опере в Палермо, главный приглашенный в Дрезденской опере… Лондон, Стокгольм, Париж, Бирмингем, Венеция, Лион, Нью-Йорк. Фестивали, громкие премьеры. Летает по миру, дирижирует в самых лучших оперных театрах, в самых престижных концертных залах.
Гордость и радость накатили, когда я узнала о его новом назначении. Культура — юный росток, не итог, не сумма, не рамки. Смотрите: вот они, ростки. Чудесные. Драгоценные. Омер М. Вельбер — из их числа.
Он родился в Беэр-Шеве. Городе, который считается столицей Негева. Название связано то ли со смутной легендой о клятве («колодец клятвы»), то ли со старой историей населенного пункта («семь колодцев»).
Когда-то в дни войны за независимость в бараке посреди пустыни Леонард Бернстайн и новый оркестр исполнили для солдат симфонию Бетховена. Рут Хильман, человек огромной энергии, создала в пустыне косерваторию (музыкальную школу), две амбициозные актрисы — Маргалит Стендер и Наоми Блументаль — открыли театр. Так, по личной инициативе, с подачи людей, которые просто не могли, не умели жить в серости и скуке, город вынашивал в себе ростки культуры.
Мстислав Ростропович дирижировал в Израиле сюитами Прокофьева из балета «Ромео и Джульетта», там прописан квартет мандолин, мандолины были из Беэр-Шевы, где у этого инструмента давние традиции. Все израильские мандолинисты — звезды из Беэр-Шевы. Восхищенный маэстро спросил «Откуда вы, такие прекрасные?» — «Из Негева», — был ответ…
Пустыня в жару дышит, плюется огнем, ворочается до самого горизонта, как огромный дракон, в дожди барабанит мокрыми песчинками по стеклам автобуса, мрачно несет потоки воды, грозя и разрушая. Это место — стихия и торжество людей, ее укрощающих.
Мой герой отсюда. Из белого здания — цветка консерватории, из оркестра Виктора Деренбойма. С уроков фортепиано Оры Миндель, теории и сольфеджио Тани Талер и Ларисы Смоляр. Он помнит их всех, помнит — и благодарен.
— Спасибо, господин Вельбер, что согласились поговорить.
— Вам спасибо, что пишете.
— В наше время профессию выбирают с оглядкой на возможную зарплату. Музыка не сулила больших дивидендов…
— У меня либеральная семья. Свобода — наш принцип. Я сказал: «Я хочу заниматься музыкой». Мне сказали: «Отлично». Моими инструментами были гитара, фортепьяно, аккордеон.
— …Все знают, что в опере «Воццек» вы играли в оркестре на аккордеоне… А потом встали за дирижерский пульт…
— Именно так. Но сначала я думал стать композитором, учился у Михаэля Вольпе. Дирижирование пришло позже.
Я вспоминаю симфонические программы, оперы, которыми дирижировал Вельбер. Легкий, тонкий, он словно весь превращается в поток музыки. И нет силы, которая в эти мгновения способна его отвлечь или сбить с пути. Друзья, недавно слушавшие оркестр под управлением Вельбера за границей, сказали: «Феноменально». Я их понимаю: он иной, особый музыкальный мыслитель, будто отмеченный жаром и грандиозностью, легкостью и очарованностью.
Саша Иванов, первый пианист Израильской оперы, тонкий, интеллектуальный, познакомился с Вельбером еще на «Воццеке». Он говорит:
— Омер — настоящий дирижер. Умный. Дирижер — это не жестикуляция, не харизма. Это — примет тебя оркестр как лидера или нет. Это то, что называется простым и таинственным словом «талант». Он понимает время — например, я играл сольные вставки в «Любовном напитке» Доницетти, и Омер предложил импровизировать, свободно, без оглядки. Когда я вставил тему из «Полонеза» Огинского, один световик чуть не свалился от неожиданности со своих высот… Вельбер чувствует, что хочет публика. Он берет у авторитетов только то, что ему подходит — не слепо и не рабски.
И еще одну вещь рассказали коллеги Омера М. Вельбера: если что-то происходит несправедливо, если в ущерб делу — он смело встанет на защиту, выскажется, не промолчит…
— На репетиции «Отелло» Верди в Израильской опере вы разгневались — и бросили дирижерскую палочку…
— …Ну, дирижеры — тоже люди…
— Считается, что большие музыканты заняты музыкой 24 часа в сутки. А походы в банк, магазин, в разные присутственные места — как с этим?
— Если мне надо подать декларацию, что-то заполнить, что-то решить — есть люди, которые сделают это за меня. Я просто физически не смогу, не успею. Но я много читаю, учу языки. Мы говорим на иврите, а могу и по-русски… Благодарен я за это своему учителю — Станиславу Чернышову.
— Да?! Как это?
— Здесь главное — система, последовательность. Я занимаюсь каждый день. Уже второй год. Мой педагог — он очень хороший. Я никогда раньше не видел такой системы, такого серьезного метода.
— Он знает, кто вы? Бывал на ваших концертах?
— Да, он был на моем выступлении в Петербурге, и мы познакомились лично.
— Зачем вам был нужен русский язык?
— Это очень важно, чтобы понимать произведение. Я и раньше дирижировал «Евгением Онегиным», но до конца ощутил все его нюансы, все, что там проиходит, только сейчас, только теперь понял до самой тонкой, до самой важной черты. Однажды мне пришлось продирижировать этой оперой 17 раз. И очень важно было найти для себя живой нерв, уловить эту живую струю, эстетику. Чтобы не скатиться в рутину.
— Я уже спрашивала вас, откуда второе имя — Меир…
— Да, это имя дедушки. Он умер незадолго до того, как я родился. Для мамы был очень важно, чтобы имя сохранилось. Меня сначала думали назвать Меиром, и так появилось второе имя.
— Расскажите, пожалуйста, о своих учителях-дирижерах.
— Это Евгений Цирлин, Менди Родан, Даниэль Баренбойм. Они мне много дали. Евгений Цирлин как педагог, как профессионал. Менди — как мыслитель, интерпретатор.
Баренбойм — это очень важные для меня три года.
— С ним было трудно?
— С ним было интересно — и сложно. Он говорил: «надо подумать». Он никогда не говорил «да», или «нет». Он включал мысль, именно мысль его увлекала, и он увлекал возможностью найти нечто, открыть и меня. Я потом много раз дирижировал «Валькирией», но только сейчас я понял, о чем он говорил, что искал в этом такте…
— …То есть это такая долговременная программа, он задал тон, открыл горизонт…
— …или, скажем, музыка Гайдна. Я всегда считал, что это хорошо, мило, но скучно. Баренбойм открыл мне, какая это грандиозная, великая музыка.
— «Папаша Гайдн»…
— Теперь понятно, почему его так звали, почему его так любили все композиторы…
— Евгений Мравинский работал с одним оркестром, жил, репетировал, ставил творческие задачи на одном месте. Вы живете в мире — и в мире делаете музыку. Это требование времени?
— Сегодня все изменилось. Изменилась система ангажементов, изменились залы, изменился мир. Это и хорошо, и плохо, и уже ничего с этим поделать нельзя.
— Чем отличаются ваши оркестры в Палермо, Германии и Израиле?
— О, они очень разные. Вроде есть общий ток крови — любовь к профессии, желание добиться качества. Но менталитет другой — и все другое. Я, например, никогда в Германии после спектакля не иду с музыкантами выпить…
— А «Симфонетт» Раананы?
— Ну, это как семья… Я знаю, что у кого дома происходит, чем люди живут, знаю их проблемы и радости. Семья не бывает далекой или чужой — она есть семья…
— Ваш дом сегодня где? Ключи от какого дома вы возите с собой?
— Дом в Италии. Дочь, Оливия, живет в Италии.
— Сколько ей?
— Два с половиной года.
— Ее мама музыкант?
— Нет, психолог. Тоже важная для музыки профессия, правда?
— Я слышала, что вы летали в Москву дирижировать закрытым оперным концертом для гостей во время встречи Путина и Нетаньяху. Политические лидеры любят оперу? Это такой жест? Или опера — это просто красиво?
— Не знаю. Но Москва ошеломляет, я бы хотел встать за пульт в этом городе, продирижировать оперой в Большом…
— Вы работаете в самых интересных городах мира, даже в голове не укладывается, что после репетиции вы можете пойти в Лувр, Прадо…
— …Вот тут начинается проблема. Мне так тоже бы казалось со стороны: огромные богатства культуры, только руку протяни… А чаще всего после работы хочется пойти в гостиницу. Компьютер, книги, тишина. Слушаю джаз. Немного. И отдыхаю. И опять работаю.
— Вы дирижируете без нот…
— Так спокойнее. И контакт с музыкантами лучше. Оркестр чувствует уважение и доверие. И мы многое можем вместе сделать.
Музыка — особый мир, здесь бесконечное число тайн, лабиринтов, чудес. Рыцари этого искусства отдают все силы ради того, чтобы понять тайну одного такта — и всего космоса звуков. Увидите на афише «Омер М. Вельбер» — непременно пойдите на спектакль или концерт. Думаю, вас ждет откровение. И вообще, живите с музыкой, жизнь будет богаче. Уверяю вас.
На фото: Омер Меир Вельбер
Читайте также:
Интервью с дирижером Павлом Коганом
Гергиев — самый талантливый дирижер в мире
