Фото: «Казанские ведомости»
— Брат приехал в Баку, там читал лекции, — сказал Ренат.
— О космонавтике? — поинтересовался я.
— Скорее о космологии, именно с нее начинаются современные космические исследования.
— Но они, насколько мне известно, не очень популярны в Азербайджане? — осторожно заметил я.
— Это не так, — возразил Ренат. — Если брат куда-то приезжает, значит там интересуются космическими исследования серьезно. Деталей не знаю пока, но убежден, что после лекций брата появятся энтузиасты космонавтики — я это твердо знаю. Дело в том, что Роальд умеет хорошо прогнозировать будущее… Впрочем, вы об этом хорошо знаете: насколько я помню вы были чуть ли не первым, кто брал интервью, когда Роальд стал директором Института космических исследований. Он ведь точно предсказал пути развития отрасли… Разве не так?
Я согласился с академиком Сагдеевым, хотя, честно говоря, запамятовал о том интервью — ведь прошло более сорока лет. А потому перевел разговор на другую тему:
— С внучкой Эйзенхауэра Роальд разошелся?
— Да, но они остались друзьями…
Началось заседание президиума. Один из вопросов повестки дня: создание приборов, которые могли бы работать на Международной космической станции. Их явно недостаточно.
Я вспомнил, в нашей беседе с директором ИКИ академиком Роальдом Сагдеевым, что случилась сорок лет назад, как раз и об этом шла речь.
Ох, все-таки стремительно летит время!
Итак, возвращение в прошлое. Глянем на него с позиций сегодняшнего дня.
1975 год. Триумф полета кораблей «Союз» и «Аполлон». В резиденции посла США в Москве прием в честь астронавтов и космонавтов, принимавших участие в программе. Приглашен и я, так как не только вел бортовую пресс-конференцию от СССР с экипажем, но и успел побывать в Америке, где встречался с президентом США Дж. Фордом.
Стоим в сторонке с Борисом Егоровым и его очаровательной женой Наташей, сотрудниками посольства, понемногу потягиваем превосходный виски (дефицит в то время в СССР!), вспоминаем самые волнующие моменты полета двух кораблей. В зале появляется довольно шумная группа людей во главе с президентом Академии наук Келдышем. Все немного навеселе — ясно, что они уже начали отмечать советско-американскую победу в космосе. Мстислав Всеволодович вдруг решительно направляется к нам. Это несколько неожиданно. Он здоровается со всеми, представляет своих попутчиков.
— Это академики Петров, Виноградов, ну и совсем молодые Великов и Сагдеев, — Келдыш улыбается, — я оставляю их в вашем распоряжении, а красавицу краду. Разрешите вас пригласить на танец?! — нам становится понятно, что Келдыш не на нас обратил внимание, а на Наташу.
Картина незабываемая: седовласый красавец-мужчина и стройная элегантная актриса кружатся в танце легко и изящно, настолько прекрасно, что все расступаются, любуясь ими.
— Пожалуй, это лучшее завершение программы, — шутит Роальд Сагдеев. Он стоит рядом.
Я соглашаюсь с ним, говорю, что сегодня и у Мстислава Всеволодовича прекрасный день, видно, что он счастлив.
— То, что этот полет состоялся столь успешно, безусловно, заслуга в первую очередь Келдыша, — говорит Сагдеев.
— Но он всегда был в тени…
— Да, это так. Но повторяю, Мстислав Всеволодович был первым, кто не только предложил этот проект, но все делал, чтобы он стал успешным. Я это знаю досконально, потому что именно он настоял, чтобы я стал директором института…
В тот вечер мы договорились с Роальдом Сагдеевым встретиться в спокойной обстановке и подробно поговорить о работах института.
— Только через некоторое время, — уточнил Сагдеев, — мне еще предстоит вжиться в тематику, вникнуть в детали, иначе разговор получится поверхностным…
Несколько раз я звонил в ИКИ, просил об интервью.
Сагдеев не соглашался: мол, еще рано.
Но в канун десятилетнего юбилея «Интеркосмоса» он уже не согласиться не мог, так как Институт космических исследований Академии наук занимал ключевые позиции в этой программе.
«Интеркосмос». Первые 10 лет. Только факты.
«В 1966 году для координации действий различных министерств и ведомств по разработке и выполнению международных программ решением Советского правительства был создан Совет по международному сотрудничеству в области исследования и использования космического пространства при Академии наук СССР, сокращенно именуемый «Интеркосмос».
Наиболее крупные программы Советский Союз осуществлял со странами социалистического содружества, а также с Францией, США и Индией. Научная аппаратура была установлена на 12 спутниках серии «Интеркосмос». Более 10 французских и советско-французских научных экспериментов было выполнено на советских космических аппаратах типа «Луноход», «Марс», «Прогноз» и «Ореол».
Важное место в международных связях отводилось созданию совместных средств сближения и стыковки советских и американских космических кораблей и станций и испытанию этих средств в условиях реального космического полета по проекту «Союз — Аполлон»…»
Академик разглядывал балалайку.
— Подарок, — сказал он, — нашим коллегам в Тулузе. Через несколько дней там открывается семинар по эксперименту «Аракс». Женя Мишин, наш молодой сотрудник, примет в нем участие, — академик кивнул в сторону молодого человека, который скромно стоял у двери. — Хороший сувенир — балалайка?
— Французы, бесспорно, поддержат, — подтвердил я.
-Только трудно было достать, — посетовал Мишин.
— Счастливого пути, — попрощался академик с коллегой. — Вопросы есть? Нет? Ну и хорошо…
Мишин скрылся за дверью.
— Толковый парень, — сказал Сагдеев, — и перспективный ученый. Ну а молодость не помеха — чем раньше человек приобщается к науке, тем больше от него следует ждать…
В кабинет директора Института космических исследований меня привел приближавшийся юбилей «Интеркосмоса», организации, созданной в 1966 году при Академии наук СССР для координации всех международных программ страны. Многие из них осуществляются учеными ИКИ.
Еще годом ранее, после одного из посещений института, мне хотелось поговорить с его руководителем. Но тогда Роальд Зиннурович Сагдеев сказал всего несколько слов: «Прошу вас, чуть позже, когда работы, нами запланированные, будут осуществлены». Действительно, весна и лето 1975-го были горячими для института: готовился полет «Союз — Аполлон», разрабатывались научные программы спутников «Интеркосмос», обсуждались советско-французские проекты, стартовал индийский спутник «Ариабата». В одной лаборатории института находились американские специалисты, в другой — ученые социалистических стран, в третьей — индийцы…
Нельзя было сказать, что сейчас в ИКИ наступило «затишье» — по-прежнему в его коридорах звучала иностранная речь, но многое из того, о чем еще в прошлом году директор и сотрудники говорили как о «будущем», ушло в прошлое.
Разговор с Сагдеевым я начал так:
— Юбилей — прекрасная возможность еще раз взглянуть на сделанное, оценить минувшую работу, выделить главное. Для вас «Интеркосмос» тоже начался десять лет назад?
— Я пришел к космосу позже, — ответил он. — Как раз десять лет назад в это время я был в Италии в международном центре, где собрались специалисты из нескольких стран. В течение полугода мы обсуждали самые интересные и нерешенные задачи по теории плазмы. Рождались совместные проекты, планы, в том числе и в космосе. У меня был интерес к физике космоса как у теоретика, которому не суть важно, где идут плазменные процессы — в лаборатории или естественных условиях.
— Интерес к плазме и привел вас в Институт космических исследований?
— Конечно. Появилась возможность экспериментировать не в лаборатории, а в космическом пространстве. Причем в минувшее десятилетие международное сотрудничество в этой области стало бурно развиваться. Можно проиллюстрировать это развитием программы «Интеркосмос».
Первые работы ученых социалистических стран связаны с использованием сравнительно простых приборов. Однако результаты были получены очень интересные, и это вызвало качественный скачок в космическом приборостроении.
Родилось новое поколение ученых с социалистических странах — специалистов по космической физике. Некоторые из них получили международное признание. В частности, среди руководителей такой авторитетной организации, как КОСПАР, сейчас представители Болгарии, ГДР, Чехословакии, Польши.
— Очевидно, рост авторитета отдельных ученых с бурным развитием космических наук в этих странах? Но я вспоминаю начало сотрудничества: тогда немало было скептиков, которые считали, что небольшие страны не смогут на равных работать с «великими космическими державами»…
— Жизнь опровергла это мнение. Ученые любой страны способны участвовать как равноправные творческие партнеры в крупных международных космических программах. И промышленность этих стран внесла достойный вклад в исследование космоса. Причем при решении таких сложных проблем она поднялась на высший уровень научно-технического прогресса.
— Сотрудничество в космосе отражает смягчение международной обстановки, стремление народов к взаимовыгодным контактам, развитию кооперации как в общепланетарном масштабе, так и на Европейском континенте?
— Вершиной этого процесса стал полет кораблей «Союз» и «Аполлон» — уникальная демонстрация не только совместимости различных космических систем, но и глубокий политический и социальный эксперимент. Он показал, что две великие державы могут и должны вместе работать во имя человечества…
— Плюс сотрудничество с другими, не столь могучими странами? Теми, что вошли в программу «Интеркосмос»?
— Конечно. Особое место в деятельности Совета «Интеркосмос» принадлежало кооперации ученых социалистических стран.
Сначала эксперименты носили камерный характер — проектировались небольшие спутники. Постепенно мы перешли к крупным проектам, в частности, по ракетному зондированию верхних слоев атмосферы. Эти ракеты были битком набиты научной аппаратурой. Использовалось огромное количество интегральных схем, электронных приборов. С их разработкой рос уровень научного приборостроения.
Ученые социалистических стран стали не «пассажирами» на спутниках и ракетах, они превратились в их полновластных «хозяев». Создавались технические средства эксплуатации космических аппаратов, позволяющие получать научную информацию на приемные станции, расположенные в этих странах.
— В орбиты «Интеркосмоса» входили и Индия, Швеция, Франция… Я знаю, что вы особенно пристрастны к советско-французскому сотрудничеству. И балалайка, уезжающая в Тулузу, — еще одно свидетельство этому…
— Директор института не должен быть пристрастным. Личные же мои интересы как ученого связаны с проектом «Аракс». Для меня он начался задолго до переезда в Москву. И.А. Жулин, заместитель директора ИЗМИРАНа, однажды приехал в Новосибирск, чтобы рассказать мне о необычном эксперименте. Вместе с французами началось обсуждение проекта, и нужен был человек, имеющий большой опыт работы с лабораторной плазмой. В 1970 году проект получил поддержку Совета «Интеркосмос». Вскоре в Ереване наши ученые и французы встретились, чтобы обсудить эту совместную работу. Название «Аракс» означает «искусственное полярное сияние», и в то же время это дань уважения городу Еревану, где нас так радушно встречали.
— Вы довольны результатом?
— Практически все задачи, которые мы ставили, выполнены. Мы тоже не ожидали такого стопроцентного отклика на каждый залп электронной пушки… Впрочем, надо рассказать по порядку, что я имею в виду.
На ракете в районе острова Кергелен была поднята в космос электронная пушка. Пучок частиц, следуя вдоль магнитных силовых линий, сначала удалялся от Земли на 25 тыс. км, а затем возвращался. Его наблюдали в районе Архангельска. Около 80 тыс. км — такова протяженность искусственного северного сияния. Пучок шел не по вакууму, а сквозь космическую плазму, и поэтому сильно деформировался. Он стал своеобразным скальпелем, вскрывающим неизвестные процессы околоземной плазмы. Эксперимент необычный, он потребовал таланта многих людей.
— А сколько это было человек — десять, сто или тысяча?
— Очень трудно подсчитать всех ученых, инженеров, рабочих, которые внесли свою лепту в «Аракс». Полностью в течение пяти лет у нас — несколько десятков, столь же во Франции. Но эпизодически число участников становилось в несколько раз больше. Особенно когда требовалось решать сложные научные и технические проблемы.
К примеру, в Киеве рождалась электронная пушка. Работал Институт имени Патона. Вокруг ракеты нужно было создать «плазменный зонтик» — ведь мы не могли заземлить установку обычным способом. Устройство для создания плазменного облака (роль Земли выполняла ионосфера) было разработано в Институте имени Курчатова. Таким образом, можно смело сказать, что в международном сотрудничестве принимало участие в той или иной форме очень многие научные учреждения страны.
— Предположим, что мы встретились через пятьдесят лет. Какими проблемами «Интеркосмос» или подобная организация будет заниматься?
— Будет очень много работ с повседневным практическим использованием космической техники для нужд Земли. А наука уйдет в дальний космос…
Потом мы много раз встречались с Роальдом Сагдеевым. Поводы были разные, чаще всего «политические». В годы перестройки Сагдеев был среди тех людей, на которых опирался М.С. Горбачев. Он не возражал, когда Р.З. Сагдеев решил жениться на внучке Эйзенхауэра — любовь: разве ей можно возражать?!
Перед отъездом в Америку мы встретились с Роальдом. Я посетовал, мол, жаль, что он оставляет Институт космических исследований, замену ему найти нелегко.
В ответ он рассмеялся:
— У нас немало талантливых людей, которые смогут занять эту должность и работать хорошо, — а потом вдруг добавил уже вполне серьезно: «Знаешь, у меня есть много идей, на реализацию которых здесь мне потребуется лет пятнадцать, а там я смогу это сделать за пять лет…»
Я запомнил эти слова, и часто вспоминаю их. Хочу спросить Роальда: удалось ли это ему осуществить задуманное? И хотя наши судьбы пересекаются довольно часто — здесь, в Москве, и иногда там, в США, — ответ этот вопрос получить не удается. Так складываются обстоятельства, что посидеть вечерок, поговорить, просто поднять чарку не случается. Может быть, это произойдет в Баку — городе, который так притягивает нас обоих своей самобытностью, неповторимостью и теплотой…
